— Никто, — ответил я, — но прошедшей ночью я был в лодке. Мне очень грустно, что вам так не посчастливилось, однако ваши ящик и плащ целы.

— Значит, вы один из двух гребцов? Надеюсь, никто из вас не был ранен, когда в вас стреляли?

— Никто.

— А где ящик?

— В доме лица, бывшего со мной.

— А ему можно доверять? За ящик предложат большие деньги.

— Думаю, что можно доверять, леди, — с улыбкой ответил я. — Бывший со мной человек — джентльмен и очень богат. Он из удовольствия катался по реке и просил меня сказать вам, что не отдаст ящик, пока не узнает, кому принадлежит то, что скрыто в нем.

— Боже великий, какое счастье. Могу я верить вам?

— Надеюсь так, леди.

— Кто же вы такой? Вы не яличник?

— Яличник, леди.

Она замолчала, несколько мгновений пристально вглядывалась в меня, потом продолжала:

— Как узнали вы напев, который только что насвистывали?

— Вчера перед вашим приходом молодой джентльмен повторял его много раз. По дороге сюда я попробовал вспомнить эту мелодию, думая, что она послужит средством привлечь ваше внимание. Могу я служить вам, леди?

— Да… если бы только я могла быть уверена в вас. Меня держат в заключении… я не могу послать письма, за мной строго смотрят, мне позволяют выходить только в сад, но и тут следят за мной. Сегодня большая часть слуг отыскивает ящик, не то я не могла бы так долго разговаривать с вами. — Она тревожно оглянулась на дом, потом, прибавив: — Погодите минуту, — отошла от стены и несколько раз прошлась по садовой дорожке.

Я все еще оставался под оградой, чтобы меня не могли видеть из дома. Минуты через четыре она вернулась и сказала:

— Было бы жестоко, более чем жестоко, было бы ужасно дурно с вашей стороны меня обмануть, потому что я очень, очень несчастна! — Слезы показались у нее на глазах. — Я не верю, чтобы вы могли обмануть меня! Как ваше имя?

— Джейкоб Фейтфул, миледи, и я оправдаю его, если вы доверитесь мне. Я никогда никого не обманывал и не обману вас.

— Да, но деньги могут соблазнить всякого.

— Не меня, миледи; у меня их достаточно.

— Ну так я доверюсь вам; только как мне повидаться с вами? Завтра дядя вернется, и тогда мне не удастся ни на минуту остаться с вами. Если заметят, что я говорю с чужим, вас выследят и, может быть, застрелят.

— Миледи, — возразил я, подумав с минуту, — если вы не можете говорить, вы можете писать. Видите, кирпичи стены в этом месте обвалились. Положите письмо вот под этот; я могу взять его днем, так что меня не заметят, и положить ответ в то же самое место.

— Как умно! Что за чудная мысль!

— Вчера не ранили того молодого человека? — спросил я.

— Нет, — ответила она, — но я хотела бы знать, где он, чтобы написать ему. Вы можете разыскать его?

Я сказал, подле какой виллы мы впервые встретили его и все, что случилось позже.

— Это был дом леди Ауберн, — сказала она. — Уильям часто бывает там; она наша двоюродная сестра. Но где он живет, я не знаю, и как отыскать его, не могу придумать. Его имя Уильям Уорнклифф. Как вы думаете, вы отыщете его?

— Да, леди, это можно сделать. В доме леди Ауберн должны знать, где он.

— Некоторые из ее слуг, может быть, знают. Но как вы доберетесь до них?

— Я придумаю способ. В один-два дня этого не сделаешь, но заглядывайте каждый вечер под кирпич, и если я узнаю что-либо, вы там найдете сообщение.

— Значит, вы умеете читать и писать.

— Да, миледи, — со смехом ответил я.

— Не понимаю, что вы за человек. Действительно вы лодочник или…

— Действительно, и… — Но тут послышался шум отворяющейся рамы.

— Уходите, — сказал я, — не забудьте кирпич. Она исчезла.

Я вел ялик вдоль садовой стены до тех пор, пока меня могли бы заметить из коттеджа, потом вылетел на середину реки и, решив получить какие-нибудь сведения в доме леди Ауберн, снова миновал сад Сесилии и двинулся обратно. Я заметил, что молодая красавица разгуливала по саду с высоким человеком. Он говорил, сильно размахивая руками; она слушала, опустив голову. Через минуту они исчезли из виду. Нежность выражения лица этой девушки так поразила меня, что мне захотелось употребить все усилия и помочь ей. Через полтора часа я был подле виллы Ауберн. Ни в доме, ни в саду я не увидел никого. Прождав несколько минут, я причалил к пристани, привязал мой ялик и пошел ко входу в сад. Привратницы не было, но в садовой стене виднелась дверца. Я позвонил, заранее продумав план действий. На звонок показалась старуха и ворчливо спросила:

— Что вам нужно?

— Я привел ялик для мистера Уорнклиффа. Пришел ли он?

— Мистер Уорнклифф? Нет, его здесь нет, да он и не говорил, что будет сегодня у нас. Когда вы видели его?

— Вчера. Леди Ауберн дома?

— Нет, она еще утром переехала в Лондон; нынче все едут в Лондон, вероятно, чтобы не видать цветов и зеленых деревьев.

— Но я думаю, мистер Уорнклифф приедет сюда, — продолжал я, — я подожду его.

— Да делайте, как угодно, — заметила старуха, собираясь закрыть у меня перед носом дверь.

— Могу я попросить у вас милости, сударыня: принесите мне воды; солнце знойно, и мне пришлось долго грести. — Я вынул платок и отер лицо.

— Хорошо, принесу, — ответила она, заперла дверцу и ушла.

«Не очень-то хорошо идут дела», — подумал я.

Старуха вернулась, открыла дверь и подала мне кружку с водой. Я напился, поблагодарил ее и отдал кружку обратно, прибавив:

— Я очень устал; мне хотелось бы посидеть, дожидаясь джентльмена.

— А разве за веслами вы не сидите? — спроси та старуха.

— Сижу, — проговорил я.

— Значит, вы устали сидеть, а не стоять; во всяком случае, если вам угодно присесть, сидите в лодке и думайте о ней. — С этими словами она закрыла дверь.

Мне осталось только последовать ее совету, то естьвернуться в ялик. Я отправился к Тернбуллу и рассказал ему все. Было поздно; он приказал слуге подать для меня обед в кабинете, и мы стали обсуждать дело.

— Вот что, — сказал он мне в заключение. — Из-за меня ты вмешался в эту историю, Джейкоб. Сделай все, чтобы найти молодого человека, и пока ты не одержишь успеха, я буду на целый день нанимать ялик старого Степлтона. Не говори этого глухарю, он не узнает, почему я нанимаю тебя. Завтра ты идешь к Бизли?

— Да, сэр; завтра вам не придется меня нанять.

— Все-таки найму, так как хочу видеться с тобой раньше, чем ты отправишься к Тому. Возьми деньги для Степлтона за вчерашний и сегодняшний день, а теперь — покойной ночи.

На следующее утро я застал Тернбулла с газетой в руках.

— Я так и знал, Джейкоб, — сказал он, — прочти это объявление.

И я прочитал: «В пятницу в десятом часу вечера из сада виллы между Брендфордом и Кью в один ялик был передан жестяной ящик с актами и бумагами; владельцы его не могли последовать за ним. Объявляем, что двадцать фунтов будут уплачены лодочникам, если они доставят ящик м-рам Джеймсу и Джону Уайт, в № 14 гостиницы Линкольна. Так как никто не имеет права получить упомянутый ящик с бумагами, все остальные объявления о нем не должны считаться действительными. Будут признательны за быстрое исполнение просьбы».

— Вероятно, там важные бумаги, Джейкоб, — сказал м-р Тернбулл. — Я их сохраню и постараюсь сам как-нибудь сговориться со старухой-привратницей. Я узнал, что виллу леди Ауберн хотят отдать внаймы на три месяца; об этом напечатано объявление в последнем столбце газеты. Сегодня я поеду в город, заключу условие и добьюсь каких-нибудь сведений. Завтра мы увидимся. До свидания, Джейкоб.

Через час я остановился у пристани против дома старого Бизли.

ГЛАВА XXXII

Дом старого Тома возвышался на окраине батерсиских полей; около него на милю не виднелось ни одного дерева. Место было уныло и неоживленно. Самый дом стоял совсем одиноко; он помещался в дельте, на участке приблизительно в половину акра note 34 , между двумя речными рукавами, которые соединялись ярдах в сорока от реки. При высокой воде дом был как бы на острове, а во время отлива его защищала непроходимая гряда ила. К дому можно было подойти только со стороны реки, от которой к нему вела «твердая полоска», окаймленная тумбами, уже истлевшими до того, что они походили на двойной ряд испорченных зубов. Дом был одноэтажный. Вот в каком уединенном месте жила м-с Бизли, почти совершенно одиноко.